Изба курикова

Изба в живописи

Алексей Кондратьевич Саврасов.
«Пейзаж с избушкой».
1866.

1. Деревянный крестьянский дом.
Изба Игната стояла на выгоне. (Чехов. Нахлебники.)
2. Внутреннее помещение крестьянского дома; жилое помещение.
Антон припёр как можно плотнее дверь из крылечка в избу. (Григорович. Антон-Горемыка.)
3. Ист. Присутственное место, канцелярия.
Посольская изба. Съезжая изба.

Словарь русского языка. Москва. «Русский язык». 1981 год.

Алексей Кондратьевич Саврасов.
«Кутузовская изба в Филях».
1860-е.

Изба (от древнерусское истьба, праславянское *jъstъba, прагерманское *stuba, позднелатинское *extufa – тёплое помещение, баня; на юге России, в Украине и Белоруссии – хата), традиционное срубное жилище у народов Восточной Европы и Сибири. Срубная техника домостроительства известна в Восточной Европе по крайней мере с 1-го тысячелетия до н. э. (времени распространения топора). До 1-го тысячелетия н. э. в Восточной Европе преобладали землянки со срубными или каркасными стенами. В 1-м тысячелетии н. э. на северо-западе (в Новгородской и Псковских землях, верховьях Волги, Днепра и Западной Двины) появляются наземные срубные дома, ставшие к 12-13 векам господствующим типом жилища в лесной и к 14-15 векам – в лесостепной полосе; полуземлянки сохранились в основном только у беднейшего населения. В дальнейшем сохранилась тенденция поднимать постройку над землёй – чем дальше к северу, тем выше; наличие и высота подпола («подклета») стали одним из главных различительных признаков северного, центрального и южнорусского типов избы.

Большая Российская энциклопедия. Москва. Научное издательство «Большая Российская энциклопедия». 2008 год.

Алексей Кондратьевич Саврасов.
«Пейзаж с избушкой».
1860-е.

Для строительства использовались хвойные (в основном сосна, реже ель), на юге также лиственные породы деревьев. При постройке избы геометрический центр отмечали деревцем (елью или берёзой) с иконой.

Большая Российская энциклопедия. Москва. Научное издательство «Большая Российская энциклопедия». 2008 год.

Алексей Кондратьевич Саврасов.
«Весенний пейзаж с избой».
1890-е.

В избе

Невесёлая картина:
Дождь стучит в окно,
Чуть горит в светце лучина,
По углам темно.

Стены мокрые от пота,
Каплет с потолка;
Здесь живёт нужда-забота,
И тоска, тоска

Людям душу надрывает
Дни и круглый год.
У светца старик зевает,
Молча крестит рот;

Рядом в грязной рубашонке
Внук его сидит.
Старый дедушка ребёнку
Сказку говорит,

Мир волшебный открывает
Перед ним, шутя,
И под сказку засыпает
Малое дитя.

В избу сноп внесла соломы
Горемыка мать,
Постлала и от истомы
Стала засыпать.

Лишь отцу его не спится,
Он сидит угрюм
И не может позабыться
От тяжёлых дум.

Василий Григорьевич Перов.
«Ночью в избе».
Эскиз для «Спящие дети».

Я вошел в несколько крестьянских изб. Самое ужасное в них был пол: он был какой-то сломанный по середине; дерево как-то не различишь от земли. Всё невообразимо сорно, загрязнено, тесно и душно. Огромные, почти над всей избой, полати представляют основу сна, а огромная в пол-избы печь представляет основу еды. Еда и сон и труд – это всё! Вдали, в перспективе – храм, крестный ход, праздник. Редкий наряд деревни, которая так и любит праздники: не за то, что они дают простор лени (народ – трудолюбив), а что они как бы являют единственный цветной кусочек материи, вшитой в сплошное рубище.

Василий Розанов. «Тёмный Лик».

Василий Иванович Суриков.
«Изба».
1873.

Что представляла собой русская изба, например? Низкое однокомнатное сооружение, крытое соломой. Про отсутствие потолка уже сказали. Пол зачастую был земляным. Входная дверь – редко выше метра, а иногда встречались двери и по полметра! Типичная русская изба до XIX века топилась по-черному. Окон в этом странном сооружении не было. Дым выходил в так называемые волоковые оконца размером в полбревна. О постельном белье и даже матрацах и перинах крестьяне долгое время вообще представления не имели, спали на дерюге и соломе. В одной «комнате» вповалку спали на лавках и полатях 8-10 человек. Здесь же находилась скотина – куры, свиньи, телята… Воображение зарубежных путешественников поражали свисающие с полатей головы, ноги, руки. «Мне ежеминутно казалось, что они свалятся на пол», – писал исследователь русского быта Кокс.

Крестьяне топили печь с утра. К трем-четырем часам дня она сильно нагревалась, и весь вечер стояла дикая жара. Порой среди ночи, спасаясь от невыносимой духоты, мужики выскакивали на мороз с грудью нараспашку потные и распаренные – охолонуть. Отсюда, кстати, многочисленные болезни, простуды со смертельным исходом. Зато под утро изба выстывала настолько, что у спящих примерзали бороды к полатям. А поскольку изба топилась no-черному, везде висела длинная черная бахрома из сажи.

А запах! В непроветриваемом помещении (берегли тепло) расцветали такие миазмы, что у неподготовленных людей кружилась голова. Помните, у Хармса Пушкин зажимает нос, когда мимо проходят русские мужики? «Это ишшо ничаво, барин…»

Александр Никонов. «История отмороженных в контексте глобального потепления».

Илья Ефимович Репин.
«В избе».
1878.

Илья Ефимович Репин.
«В избе».
1895.

Исаак Ильич Левитан.
«Пейзаж с избами».
1885.

Исаак Ильич Левитан.
«Избы, освещенные солнцем».
1889.

Исаак Ильич Левитан.
«Избушка на лугу».
1880-е.

Исаак Ильич Левитан.
«Солнечный день. У избы».
1898.

Исаак Ильич Левитан.
«Избы. После захода солнца».
1899.

Исаак Ильич Левитан.
«Избы».
1899.

Исаак Ильич Левитан.
«Избы».
1899.

Исаак Ильич Левитан.
«Пейзаж с избушкой».
1899.

Николай Константинович Рерих.
«Избушка в горах».
Эскиз декорации к драме Г. Ибсена «Пер Гюнт».

«Ополченец 1812 года в крестьянской избе».
Лубочная картина.

Ростислав Фелицын.
«На крыльце избы».
1855.

Серней Коровин.
«На маневрах. У избы».
1883.

Юлий Юльевич Клевер.
«Зимний пейзаж с избушкой».

ХАНДЫБИНА ЮРТА

От натопленной железной печки в доме стало так жарко, что пришлось приоткрыть двери в сени. Вместе с теплом потянулся струйкой к выходу папиросно-сигаретный дым. При приглушенном свете керосиновой лампы справа от входа, у печки, на стене виднеются полки для хранения посуды, слева – умывальник. Вдоль остальных стен располагаются кровати, у окна – кухонный стол.
Кровать главы дома, 62-летнего Петра Андреевича Хандыбина, стоит, как и положено в мансийских жилищах издревле, в правом переднем углу. Над ней – священная полка с занавеской, за которой хранятся культовые предметы. На попытку узнать, что именно хранится и можно ли посмотреть, хозяин уклончиво ответил: «Конечно можно, но. »

Известно этнограф А.В.Головнев в книге «Говорящие культуры. Традиции самодийцев и угров», утверждает, что на полке лунх находятся изображения духов-покровителей, шкуры и черепа медведей. У входа под потолком приспособлено, видимо для просушки, несколько пар охотничьих лыж, недавно изготовленных хозяином.

С директором Североуральского музея Светланой Ивановной Литосовой мы в Ультем-урай-пауле («поселение в середине горелой старицы») – поселке из одного дома на р. Пелым, где всего два жителя: Петр Хандыбин и его сын Владимир. На карте области это место отмечено как «Хандыбина юрта».

С Верхнего Пелыма на лодке с мотором нас доставил сюда Владимир Буевский, друг семьи Хандыбиных, хорошо знающий эти места. Выехали поздно вечером, целый час плыли в сплошной темноте, иногда освещая берега фонариком, за что дважды были «наказаны». Один раз «сели» на упавшую и перегородившую реку ель, второй раз – ветки низко склонившейся над рекой березы чуть не сняли с наших голов скальпы.

У дома Хандыбиных громким лаем встретили нас Хансик и Лепок – собаки-лайки, разбудившие не ожидавших нас в такое время хозяев, заставив их взяться за ружье.

«Мы думали – не волки ли?» – облегченно выдохнул Петр Алексеевич. Волков в последнее время развелось много, и именно это стало основной причиной, по мнению Хандыбиных, отказа ивдельских манси от занятий оленеводством.

Хандыбины хорошо говорят по-русски. Владимиру Хандыбину 33 года. До семи лет говорил только по-мансийски. По-русски научился в интернате в п. Полуночном, где проучился 8 лет.

В 1987 году призвался в армию, служил в Красноярске. После службы вернулся домой, в Пелым, до 1994 г. пас оленей. Стадо насчитывало 80-100 голов.

Я попросил Володю рассказать о себе по-мансийски. Вот как это прозвучало:

Ам намум Владимир Хандыбин. Анум налыман нупыл хорум тал. Ам вораеум и хули алычлеум. Ам алсум ята Полум кол. (Меня зовут Владимир Хандыбин. Мне 33 года. Я охочусь и ловлю рыбу. Я родился в доме на Пелыме).

Дважды встречался Володя с медведем. И оба раза медвед поворачивался спиной и убегал. Рассказывал Владимир и такой случай. В детстве он рыбачил на озере у Кирилл-пауля (на р. Пелым), заметил блестящий черный предмет длиной 2-3 м, шириной 20-30 см. Через некоторое время он исчез в воде. Затем появились круги на воде, постепенно увеличивающиеся в размерах. Потом из воды вдруг забил фонтан, поднимаясь все выше и выше. Даже выше елей. Кто это или что это? Никто ему не мог объяснить.

На вопрос: «Когда Хандыбины поселились на Пелыме?», ответил: «В начале XX века, когда дед пришел с Тюмени». (Тюменью манси называют весь Тюменский край.)

Что же представляет собой пауль у Полум махум (пелымского народа)? Посмотрим на примере Ультем-урай-пауля.
В центре стоит дом (кол). Метрах в десяти – печь для выпечки хлеба, справа – две конуры для собак-лаек, в виде шалашика (кутювкол). Недалеко от печи – место для сушки мяса, рыбы (савок). За савоком – сумъях (хозяйственный сарай на сваях). За домом, у леса – ялпынг сумъях (священный амбарчик на сваях). Тропинка налево от дома ведет в лес к савонкану (семейному кладбищу), расположенному в 100-150 метрах.

К Хандыбиным можно попасть не только по Пелыму. От п. Верхний Пелым на север идет УЖД – узкоколейная железная дорога, так называемая 7-ая ветка. Но она настолько разбита и так заросла, что по ней проехать может решиться только отчаянный парень. От ветки до юрты всего два километра. Но нам вполне хватало испытать все «прелести» УЖД – «ужасной железной дороги» (как в шутку называют ее местные жители), проехав по ней от п. Хорпия до Верхнего Пелыма.

От Хандыбиных узнаем, что в 28 км вверх по Пелыму расположено поселение Петра Курикова – Урай-пауль, в котором проживают 5 человек. Вместе с Петром Куриковым – Николай с женой Полиной и двумя детьми. В 12 км от юрты Петра Курикова раскинулся Овунъя-пауль, где хозяином его брат Семен, а на Каменном Пелыме – Ахвасым полум пауль (на карте – Самбиндалова юрта).

Торум – верховный языческий бог «у детей природы». Несмотря на всеобщую христианизацию, разграбление, сжигание, разрушение святилищ, манси сохранили веру в своих богов. И в подтверждение тому – священные амбарчики во многих паулях, сберегаемые и в наши дни. Например у Хандыбиных и в Тресколье.

«. Возле избы высоко над землей, на трех срубленных соснах – священный шайтанский амбар. Там, на растеленной медвежьей шкуре покоились идолы, родовые божки, что приносят удачу и счастье. После охоты мужчины приносили жертву Акынь на медном блюде, подносили божкам соболиную шкурку, кусочек сохатины, белую тряпочку или лосиные рога. На стенах шайтанского амбара на рысьих и бобровых шкурах висели священные лук и стрелы, жертвенные нагрудники, украшенные бисером. Под страхом смерти древние законы запрещали женщине дотрагиваться до священных стрел и кованых чаш». (Сазонов Г.К., Конькова А.М.). Вот провожу вас и понесу в жертву соболя, сообщил нам Володя Хандыбин перед нашим отъездом, а вернее отплытием из Ультем-урай-пауля.

– Хотите посмотреть вор-кол (лесную избу) Куриковых? – спросил Володя.

Получив согласие он направил лодку в одну из приток, мимо довольно большого острова посреди Пелыма. Вскоре, оставив лодку на берегу, по едва заметной тропе мы вышли на поляну, посреди которой стоял небольшой дом, рядом – хозяйственный сумъях. У каждой мансийской семьи кроме постоянного пауля, по тайге разбросаны 6-7 таких вор-кол. Осмотрев хозяйство и сделав несколько снимков, поплыли дальше. Через полчаса увидели на берегу сваленные в кучу еловые бревна и две уткнувшиеся в берег лодки.

– Дома Куриковы,– утвердительно сказал наш проводник. А потрогав мотор на одной из лодок, заключил:

– Только что перед нами приплыли, лес заготавливают.

А лес здесь растет в основном только по берегам рек, дальше – сплошные болота. Ели, березы, пихты, склонившись над водой из-за подмытых корней (берега глинистые), образовали коридор, а упавшие в воду – многочисленные заторы.

«. Дерево встречало человека и провожало в неземной мир. Оно встречало рождение человека в мань-коле – маленьком доме, берестяная люлька апа покачивала его, пока он ползал и был слабее птенца, оно спасало его юртой – избой из вековых лиственниц, оно оберегало его в охотничьей лесовней юрте – вор-кол. И дерево провожало его, когда угасала жизнь. Деревья-друзья, деревья-пища, деревья-красота, деревья-вчера и сегодня, деревья-завтра, много зим наперед.» (Сазонов Т.К., Конькова А.М.).
Бревна, что лежат на берегу, пойдут на изготовление лодок. Подходя к Урай-паулю, расположенному на огромном острове, образованном старицей и рекой, заметили справа от тропы 8-10 см толщины плаху, закрепленную как в тисках, лежащими с обеих сторон поперечинами, обилие щепок. Здесь распиливают бревна на доски при помощи бензопилы.

Лодки (хап) пелымских манси отличаются от лозьвинских. Они намного короче, легче. Вспомнилось, какие усилия стоило приложить осенью того года у Тресколья, чтобы стащить лозьвинскую лодку к воде, протащив почти десять метров по берегу. Лодки там носят название «бурмантовки» (по названию поселка Бурмантово, где их строят). Длина ее 5-7 метров, а ширина – около метра. Так и просится назвать ее индейской «пирогой». А сходство с ней придает остроконечный высоко поднятый над водой нос. «Бурмантовка» быстроходна, управляется только одним шестом.

Во время археологической экспедиции в Бурмантово вечером, после работы неоднократно наблюдал, как ребята играли на реке в «догонялки». Черемуховские юные археологи на «резинке», нажимая на весла, с трудом «уносили ноги» от «бурмантовки», умело управляемой местными мальчишками и девчонками. Только большая маневренность «резинки» часто выручала наших ребят.
Почему же лозьвинские манси предпочитают «бурмантовки», а пелымские – более легкие «дощатики»? Все очень просто. У Лозьвы – каменистое дно, а у Пелыма – глинистое. И тонкостенные лодки быстро прохудятся на многочисленных лозьвинских перекатах, через которые часто приходится тащить их волоком.

Но вернемся на берега Пелыма. Справа в старице виднееся каркас изгороди. Когда весной старица заполнится водой, ее перегородят изгородью с ловушками в отверстиях (арпи). Запорный лов рыбы, широко распространенный в древние времена у всех финно-угорских народов, большую роль играет и сейчас.
Ароматный запах хлеба ударяет в ноздри, напоминая нам о времени обеда.

– Полина Павловна хлеб испекла,– резюмировал Володя.

Разнобойным лаем собаки известили хозяев о нашем приходе.
После краткого знакомства, и пока накрывали на стол, осмотрел хозяйство Куриковых. Полина Павловна, хозяйка пауля, доставала хлеб из печи, которая, в отличие от традиционного расположения ее на улице, размещалась в своеобразной летней кухне, примыкавшей к дому через крытое дощатое помещение типа сеней. Рядом с домом – небольшой огород с еще не выкопанной картошкой (экспедиция состоялась в начале сентября). Метрах в 10-ти – второй дом с примыкающим к нему огородом такого же размера, что и первый. Николай Гаврилович, младший брат Петра Гавриловича, показал мастерскую, в которой лежало несколько уже готовых нарт, чуть больше традиционных по размерам.

– Это нарты (сун) под «Буран»,– ответил Николай, заметив мое недоумение. Здесь же красовался новеньких снегоход – оплата Куриковым от Югорской администрации и мэрии за возведение мансийских домов в музее под открытым небом в городе Югорске Ханты-Мансийского национального округа. Музей был открыт в 2002 г.

Нарты пользуются большим спросом, особенно у русских, поэтому без заказов Куриковы не остаются.

«. В давние времена, куда обессилено добирается Птица Памяти, травы и деревья отдавали людям плод, семя и соки. Звери приносили жир и мясо, реки – рыбу, и дарили звери людям лишние шубы и в худые годы делились последней шкуркой – ведь были они братьями и сестрами. Ведь они понимали друг друга и помогали сберечь чужую жизнь. Самые старые манси слышали от прадедов, тем передали их прадеды, что в те времена Медведь был их старшим братом, лось – средним, а Журавль и Лебедь – младшими. Чайки и гагары были людям сестрами, а это значит, для кого-то матерью, бабушкой, и положили они начало роду людей Чайки, Гагары, Гуся или Лося». (Сазонов Т., Конькова А.М.).

И сейчас пелымские манси в честь лося проводят праздник Лося, медведю посвящают Медвежий праздник, даже ворону не забывают в Вороний день.

Когда еще существовал Суеват-пауль (манси называют его Налми-паулем, а Верхний Суеват-пауль – Пуй-паулем), ивдельские манси обычно устраивали там Медвежий праздник на Новый Год (Васил хотэл). Туда съезжались из Тресколья, из поселений с Пелыма. Одной из наиболее интересных частей Медвежьего праздника пелымских манси являлись кукольные представления. Куклы назывались йиквне хум и йиквне нэ – танцующие мужчина и женщина. Их делал Петр Гаврилович Куриков.

Это были деревянные фигурки, укрепленные на шпеньках. Куклы управлялись с помощью ниток, привязанных к пальцам кукольника, играющего на санквылтапе. У Петра Гавриловича сохранились куклы, и он продемонстрировал нам, как они танцуют.

Рыбаки, туристы, охотники, ученые-исследователи, неоднократно встречавшиеся с манси, хантами и другими коренными жителями Севера, отмечают их замкнутость, немногословность. И виною этому – не суровость условий жизни, не отдаленность от цивилизации, а просто степень их доверия к собеседнику. Этнограф и историк Л.Н.Гумилев называет это комплиментарностью, т. е. неосознанной симпатией к одним людям и антипатией к другим.
Уже через полчаса нашего пребывания в Ультем-урай-пауле, Петр Андреевич сыпал шутками, и от смеха в теплом доме Хандыбиных стало еще теплее. Чувствовалось, что хозяин знает много интересного, о много может рассказать, но не надо его торопить.

Так получилось, что при возвращении в Хорпию, и в лодке, и на дрезине, я оказывался рядом с Петром Андреевичем (он вез ягоды и дичь на продажу). Я расспрашивал его о тех местах, которые мы проезжали, интересоваля мансийским языком. Отвечая на мои вопросы, Петр Хандыбин поинтересовался моим отчеством и фамилией. Призадумался. Может, искал в них родственные корни? Не стал я тревожить его мысли своими расспросами, для чего ему это нужно, чтобы не разочаровать. Потому что во мне течет марийская кровь, кровь одного из народов финно-угорской ветви уральской языковой семьи. К этой ветви относятся и манси. Но если мари – народ финской группы, то манси – угорской. История свидетельствует о мирном соседстве этих народов.

В Хорпии Петр Андреевич пригласил меня в гости. Там у него дом, в котором живет его жена Анна Кирилловна. Пока мы разгружали дрезины и ставили их в гараж, он несколько раз пытался выяснить, когда я к нему зайду. Но поскольку мы собирались вскоре выехать в Североуральск, пообещать прийти ему не мог. И когда поздним вечером мы покидали засыпавший поселок, остановились на минутку у дома Хандыбиных, чтобы попрощаться, Анна Кирилловна сообщила, что Петр Андреевич очень ждал меня, да не дождавшись, уснул. О чем хотел поведать старый манси? Этот вопрос будет волновать мое воображение всю зиму, до новой нашей встречи. А пока – ос емаус улум Полум махум! – до свидания, народ Пелыма!

Позади три этнографические экспедиции, в ходе которых мы познакомились с жизнью манси в поселках с преобладанием русскоязычного населения (Бурмантово, Хорпия, Верхний Пелым), в мансийском поселке Тресколье-Керасколья, в традиционных паулях по реке Пелым. Оказалось, не мы одни «проторили дорогу» к манси севера Свердловской области. В последние годы к ним приезжали музейные работники Екатеринбурга и Югорска, корреспондент ханты-мансийской газеты «Лунма сэрипос» Светлана Ромбандеева – племянница известной мансийской ученой Евдокии Ромбандеевой, с сотрудниками музея-заповедника «Торум-маа». Частый гость у них Анатолий Гущин – корреспондент «Областной газеты». Кинорежиссер Аркадий Морозов снимает два фильма об аборигенах.

Проживая в поселках, манси, в основном утратили свою культуру, традиции, частично – язык, многие пристрастились к «зеленому змию». Лишь в паулях пока сохраняются традиционные промыслы и, несмотря на все катаклизмы XXI века, хранят веру. И пока стоят Урай-паули, Ультем-урай-паули,– будет жить народ манси, и будет звучать по большим праздникам: «Торум ет, Отыр ет!». За веру, за богатырей!

Валерий ШАКАЕВ
“Уральский следопыт”, №2, 2005 г.

Хмурый Вангур (22 стр.)

Профессор стоял около базы до тех пор, пока упряжки не скрылись в тайге. Они скрылись, и Алексей Архипович, склонив тяжелую голову вперед и чуть набок, будто вглядываясь в следы на снегу и прислушиваясь к чему-то, побрел к дому. Только сейчас он разрешил себе полностью ощутить, как устало его большое тело и как густой, стареющей кровью наливается затылок. Очень захотелось лечь и ни о чем не думать – отдохнуть.

Он вошел в комнату и уже начал примеряться к лавке, на которой недавно лежал Юра, но почему-то оглянулся на радиста. Тот смотрел на него, и в ясных, чистых глазах паренька перемешались удивление, страх и растерянность. Глаза его стали такими, когда вернулись Пушкарев и Юра. Глаза эти спрашивали о чем-то большом и очень важном.

Кузьминых сел, широко расставив колени и положив ладони на них. В висках сильно токало. Радист продолжал смотреть на него все тем же вопросительным и просящим взглядом.

– Ничего, – устало сказал профессор, – разберемся… Разберемся, Волчков! – повторил он уже другим гоном.

И, хотя Ваня не совсем понял профессора, что-то в интонации его голоса, в косом, из-под косматых бровей взгляде, хитроватом и по-стариковски мудром, должно быть, утешило паренька и подбодрило.

– Алексей Архипович, подушку надо? – встрепенулся он. – У меня есть, я дам.

– Подушку. Эх, была не была… займусь-ка я вангурским песочком. – Опираясь ладонями в колени, Кузьминых встал и шагнул к столу. – Давай садись сюда, помощником будешь.

Глава пятнадцатая

1

Оконце в избе Михаила Курикова пропускало мало света, и в углах таился густой сумрак. Было душно, и пахло кислым. Сидя на лежанке, застланной оленьей шкурой, хозяин юрты и Николай Плетнев ели вареную оленину. Они брали мясо прямо руками. На заросшем лице Николая тускло лоснился жир. Волосы на голове свалялись в жесткий и грязный войлок.

Николай взял флягу и опрокинул в кружку:

– Ну, Куриков, по последней… Спасибо тебе, хорошо меня принял. Пей.

Оба захмелели. Хотя половину фляги они распили еще при встрече, оставшегося спирта хватило, чтобы вновь затуманить, закружить хмелем головы.

– Возьми фляжку. – Николай подвинул ее старику. – На память. Дарю. Хорошая фляжка.

– Хорошая, – одобрил старик. – Возьму, спасибо.

– И помни наш уговор: я сюда пришел не сразу за тобой, а позднее. Через много дней пришел. Заблудился, случайно наткнулся на юрту.

Куриков согласно покивал:

– Хорошо, хорошо… Только как говорить будешь? Моя юрта – на восход, ученая база – на закат. Почему ходил на восход, не ходил на закат?

– Компас потерял. Без компаса нашему брату заблудиться недолго. Понял?

– Понял, понял. Я все понял. Не мое сердце будет мало-мало больно – твое сердце. Не я убежал. Я начальнику говорил – ты не говорил.

– Разболтался, старый. Я, брат, тоже говорил. И не раз. Что я, не видел, что ли, чем это может кончиться? Мне пока жизнь дорога… Да… А диссертацию я и без того сделаю. Так?

– “Так, так”! Что ты, темная душа, понимаешь. Ну ладно, не обижайся, не сердись. Лыжи дашь?

– Лыжи можно. И олени можно. Проводить можно.

– Нет, нет, я один. На лыжах. Хотя… ведь компаса-то у меня нет… Немножко надо проводить.

– Можно… Бабы нет, сына нет… Хорошая фляжка… Пойдем – песни тебе буду петь… хорошие песни. Можно…

Бормоча, старик прислонил свою маленькую темную голову с растрепанными косицами к столу и заснул.

“Как бы во хмелю когда-нибудь не проболтался, – с тревогой подумал Николай. – Хотя кому он проболтается? Своему брату манси? И когда? Когда отряд будет уже далеко отсюда”.

А вое же на душе было очень неспокойно. Николай болтнул флягу над ухом, вылил остатки спирта в кружку и выпил.

Не забыть бы выбросить компас. И патроны. Отдать старику, и все будет хорошо. Все будет хорошо.

Но как же скребет душу это чертово беспокойство о себе, о будущем… и о товарищах! Вышли они из урмана? Едва ли. Но надо быть готовым и к этому. Не вышли? Жаль ребят, но, собственно, в этом виноват не он. Что он мог сделать. Кузьминых, конечно, организовал поиски. Надо побыстрее двигаться. И так уже больше чем надо задержала здесь его трусость. Трусость, Николай, трусость! Себе-то ты можешь признаться… Ведь когда-то все равно надо же держать ответ. Раньше ли, позже ли – надо. И не откладывай его. Этому нужно идти навстречу.

Николай встал и потряс Курикова:

– Вставай. Идти надо.

Старик вскочил, ошалело поморгал, торопливо пригладил волосы.

– Мало-мало поспал. Крепкая водка.

– Я тебе из Ивделя еще пришлю. Только уговор помни. Понял? Вот патронов еще оставлю.

Николай взял рюкзак и начал доставать патроны, но старик вдруг замахал руками:

– Тихо. Слушать надо… Люди сюда бегут.

Николай сначала не сообразил, а потом, догадавшись, в чем дело, заметался по избе. Неужели за ним? Так скоро? Кто приехал? Кузьминых? Василий? Степан. Кто бы там ни был, спокойнее! Спокойнее, спокойнее, спокойнее. Может, просто какой-нибудь манси-охотник.

Скрипнули доски крыльца, дверь открылась, и в дверном проеме встала Наташа. Рюкзак выпал из рук Плетнева.

Нет… это послышалось: они замерли молча.

Неуверенно, робко, даже испуганно перенесла Наташа ногу через порог. Николай шагнул к ней, протянул руку:

Она машинально подала ему руки, спросила:

– Но как же это… как вы сюда попали?

– О, длинная история… и страшная.

Николай взглянул на ее запорошенное снегом, такое милое лицо, и вдруг ему захотелось упасть перед ней на колени, заплакать и рассказать правду. Это продолжалось лишь мгновение, как будто он взлетел в высокое чистое небо… но тут же увидел перед собой жуткую пропасть. Как! Ей… рассказать? Чтобы она вот тут же назвала его подлецом? Ударила? Растоптала. Николай с трудом перевел дыхание.

– Проходите, Наташа, садитесь вот сюда… Пушкарев и Петрищев… они вернулись?

– Пушкарев… – Наташа хотела обернуться к двери, но что-то остановило ее. Совсем не думая о том, что идет на хитрость, она сказала: – Они… Я у вас собиралась спросить…

Значит, не вернулись. Николай лихорадочно соображал. Вот он, момент, когда настала пора ответить, выкрутиться, оправдаться. Трудно лгать первый раз. Потом будет легче. И нельзя тянуть. Эти милые, эти чудные глаза смотрят требовательно и настороженно. Впрочем, его заминка выглядит, наверное, вполне закономерно: он поражен тем, что сообщила Наташа, и огорчен.

– Вот… Эх! Жалко ребят… Понимаете, я пошел поохотиться. Неважно было с едой. Возвращаюсь на стоянку – нет стоянки… Что такое? Заблудился.

Начал Николай медленно, осторожно, прислушиваясь к собственному голосу, но скоро фразы стали легко низаться одна к другой, Николай увлекся.

Наташа слушала, не глядя на него. Взглянуть она боялась. Чего? Она сама не знала. Но уже чувствовала, ощущала почти физически, что ей лгут. И этот водочный запах… А Николай торопился:

– …В общем, плутал я долго. Еле выбрался. Забрел бог знает куда. Тонул… А потом наткнулся на юрту Курикова. Он раньше от нас ушел… Думал уже: конец, погиб. Вдруг юрта. И – такое совпадение! – юрта Курикова. Отогрелся у него, немного пришел в себя. Сегодня собирался на базу. Вот сейчас думал выходить… Да что ж, придется их искать. Обязательно надо искать…

Николай почувствовал, что где-то, в каких-то фразах фальшивит, и вновь стал вслушиваться в свой голос. Вдруг звуки голоса исчезли: их отбросили другие – негромкие, едва слышные. Кто-то подходил к двери. Наташа опустила голову ниже. И, хотя Николай уже знал, что дверь сейчас снова откроется, – она распахнулась неожиданно, и Николай вздрогнул и подался назад: перед ним стоял Пушкарев. Следом входил Василий.

Сквозь обмякшие губы Николай невнятно вытолкнул:

– Борис Никифорович. Дорогой… Значит…

Пушкарев смотрел на него внимательно и как будто спокойно. Так же внимательно и спокойно он обвел глазами комнату и остановил взгляд на раскрытом рюкзаке Николая, на патронах. Нижнее веко левого глаза начало подергиваться.

С силой нажимая скрюченными, словно закостеневшими пальцами, Пушкарев провел рукой по глазам. Веко продолжало дергаться. Губы Пушкарева скривились; вскинув голову, он шагнул вперед – к предателю, подлецу – грудью. Николай отшатнулся, инстинктивно протягивая руку к Наташе, будто ища опоры, Наташа отстранилась, и он спиной прижался к стене.

Пушкарев постоял секунду-две, круто повернулся и, так и не произнеся ни звука, вышел, с силой, со стуком прижав дверь снаружи.

У Николая кружилась голова. И все кружилось, летело, низвергалось куда-то. Николай ухватился за стену.

Теперь Наташа не сводила с него глаз. Она смотрела на него с брезгливым испугом, но где-то в глубине взгляда теплилась маленькая боязливая надежда. Наташа ждала: может быть, Николай объяснится и ее подозрения, такие страшные, почти нелепые подозрения, окажутся ошибочными? Почему Пушкарев ничего не сказал? Что тут вот сейчас произошло? Что произошло там, на Вангуре? Может быть, Николай все объяснит.

Старый Куриков медленно, бочком обходя геологов, приближался к сыну. Он подошел к нему и сказал тихо и ласково:

– Паче, рума! Здравствуй, Вася. Сака ёмас, светлый человек, сын мой.

Василий смотрел на него отчужденно и строго, как старший. Потом покачал головой:

Какой была «настоящая» русская изба? Часть 2. (русофилам не читать)

Повторная просьба, воздержаться от чтения этой статьи самым правоверным славяно- и русофилам, поклонникам творчества министра культуры Мединского, зрителям канала Рен ТВ.

Целью этой публикации не являются:

– желание унизить национальную гордость великороссов,

– давать сравнительную характеристику русских изб и жилищ других народов в уничижительном или наоборот превосходном ключе.

– развенчание каких либо мифов.

Цель статьи так: ещё раз проследить зависимость технологии и конечного результата, конкретно в избостроении. А так же попытаться заглянуть «внутрь» избы, в том её виде, в котором она существовала несколько веков.

Печь. Без неё никак. Была глинобитной. Т.е. кирпичей не использовали. Почему? Непонятно. Хорошие кирпичи, получают путём обжига, они были трудны в изготовлении, т.к. опять же требовали дров. А дрова как добывались мы помним.

Но можно было использовать кирпич-сырец. Но не использовали и его. В общем, лепили из глины. Это ладно, но почему не делали дымоходов??

Мы с уверенностью утверждаем, что подавляющее большинство русских изб было до 18 века курными. Все свидетельства и документы говорят об этом. Топились по черному. Весь дым от печи попадал в помещение. Почему? Разве наши предки не могли сообразить, что гораздо лучше, если дым будет уходить на улицу а не внутрь?? Наверняка могли. В чём же дело? Здесь только предположение.

Дымоходы можно было сделать или из железа или кирпичей. С качественным и тонко раскованным железом на Руси было не очень . А кирпичей не делали.

Можно ли было и дымоходы сделать глинобитными? Наверное. Но не делали и таких.

Здесь могут раздаться голоса против. Умели делать кирпичи! Умели. Храмы строили! У греков научились. Плинфа и т.п. Умели, да. Но не делали. Или возразят: а вот смотрите! Гравюры Олеария 17 века! На них Москва и московские дома. И почти у всех домов торчат трубы!

А вот гравюры другого иностранца в московской Руси 17 века, Мейерберга. И тут уже никаких труб на избах нет.

Что то не так. Или первый трубы пририсовал, или второй недорисовал. Скорее всего на гравюрах Олеария изображены были не дымоходы, а дымники. Дымники делали из дерева и ставили их как правило не в самой избе где печь а в соседнем помещении, например в сенях. Выпускали дым в сени, а уже из сеней в дымник.

А во-вторых, есть куда более весомый документ, чем гравюры Олеария. Это документ-инструкция для московских властей от 1722 года. Спустя почти 100 лет после созданий Олеарием своих гравюр. Она предписывала во всех чёрных избах сделать дымоходы и впредь запретить их строительство. Чему больше верить? Очевидно что второму. Вряд ли за 80 с лишним лет вдруг московские избы из белых превратились в курные .

Но вот появились кирпичи и дымоходы. Тут неизбежно возникает вопрос: каким образом делали «проходку» сквозь перекрытие и кровлю? Это сейчас есть негорючие материалы, каменная вата, герметики и «мастер-флэш». Раньше же не было. Как гидроизолировали место вокруг дымохода? Чем? Не очень понятно.

Теперь представим процесс топки в курной избе. А тут разночтения.

Одни пишут, что это было вполне ничего себе. Дым якобы только поверху стелился. А люди то внизу. И дышали они свежими воздухами. Вот например, что пишет академик Ополовников. «Курная изба поражает. Прежде всего рушатся привычные и, надо сказать, весьма поверхностные представления о том, что в такой избе всегда темно и грязно, что повсюду зола, сажа, копоть. Ничего похожего! Полы, гладко обтёсанные бревенчатые стены, широкие лавки, печь — всё сверкает чистотой, столь обычной для изб северных крестьян. На чистом столе — белая скатерть, на стенах вышитые полотенца и одежда, в „красном“ углу — традиционный иконостас с начищенными до блеска окладами икон. И лишь несколько выше человеческого роста проходит граница, за которой царит чернота закопчённых верхних венцов сруба и потолка — блестящая, отливающая синевой как вороново крыло».

Думается, что, сам академик жил всё таки в квартире.)

Но есть другие свидетельства. Вот пример. Можно сказать, от первого лица. Хоть и длинное, но столь красочное, что его стоит привести с небольшими купюрами. Воспоминаяния крестьянина.

«..Затопят печку, дока (пока) теплинка (лучина, береста) горит, они (дрова) просыхают. Потом и они принимаются. Откроют окошко в потолке. (дымник). Дым по всей избе расходится. Если много дров накладут, то полымя перешибает через чело. Искры гаснут в челе. Если зад в печи повыше, то жара взади волнуется… мать горшки готовит, картошку варит, и готовит, а печь топится. Дыму прибывает. Ходит по избе дым. Отварят дверь на мост. Дым тянет и в дымник и в дверь. Стужа идёт полом в дверь ту. Мать оденет на себя каку ни то курточку, а на ноги – валены сапоги. Пока топят, дымно, холодно в избе те. Поневоле все проснутся – кому дымно кому холодно… ..Рябетишки проснутся и начнёт их матка обихаживать. Оденет в каки не то пальтушки, обует… …если сильная стужа, лежат ребята на печи в дыму то. Ноги те и сами – на печи, а голову свесят пониже немножко над голбцом. Так и лежат. На полатях во время топки быть невозможно, потому дымно. Их выше печи делали. На голбце во время топки спать можно, дым не достигал той местности. На аршинчик от потолка ходит дым то. Ест глаза. То наклонишься, то присядешь, даёшь себе какой ни то способ. Ходишь согнувшись…. Дым как море колышется… Мать кричит: давай закрывай дверь ту! Ишь стужа кака! Мороз! Печь топится 1-1,5 часа. Как печь протопится, угли все выгребут клюкой в горнушечку…как дверь затворят, скоро и тепло станет в избе…»

Картина маслом. Представили?

Ещё свидетельство: « Всё в них чёрное: потолок чёрной, стены закопчённые. И сами те хозяева то-же. Рукавицы положил на полавошник, а он сам от весь прокоптился. Возьмёшь рукавицы, станешь одевать, руки те испачкашь, за харю (лицо) схватишься и её замарашь. На печь полез в сажу выпачкался. Што не схватишь, везде копоть и грязь. Тимнота (темнота) была тогда, не знали что делать с эстим положением.»

Кроме того, что можно было надышаться дымком, был ещё серьёзный шанс отравиться угарным газом. И ходить с головной болью.

«Угорали до невозможности, даже от угару ту нюхали нашатырный спирт, а то к голове те привязывали холодку квашену капусту. Рябину ели. А то капусты наводят с квасом, и похлебают. Сказывали, лучше угар от пройдёт». (крестьянин Савельев.)

“Бывали случаи, хотя и редко, угорания насмерть. Так, раз родители ушли возить солому, а возвратясь в избу, нашли на полу 2 детей, умерших от угара.»

Окна . Тут уже никаких особых разночтений нет. Изображений и информации довольно.

В нашем современном понимании окон не было. Это были скорее большие щели. Волоковые окна. Прорубленные между брёвен высотой с одно бревно же. По фасаду по многочисленным источникам было, как правило, 3 таких оконца. Стекла не было многие века. Снова вопрос – почему? Не знаю. Не понятно. Изготавливать стекло умели и в древности. Но, видимо, только для украшений. И стекло такое не обладало прозрачностью. Знали ли наши предки, что стекло можно использовать для окон? Наверное. В той же Европе стекло использовали очень широко именно в окнах. Окна делали иногда очень большими, с витражами. На Руси, увы, так не делали, но знать об оконном стекле наверняка могли! Производство стекла появилось на Руси только в 17 веке. Снова по инициативе правительства. Но этот завод, судя по документам, занимался не оконным стеклом, а больше предметами интерьера для царского двора.

Чем же закрывали окна. Так и закрывали, заволакивали, дощечками . Окна называли волоковыми . Чтобы выпустить дым. (но мы только что прочитали, что для выпуска дыма открывали и входную уличную дверь) Что это значит? Это значит, что в избах было очень темно . Вот уроните вы что ни будь на пол, закатилось это под лавку. И ищи, шарься в темноте. Фонариков же не было.

«И это было только в тёплое время года, а зимой, когда и эти маленькие оконца загораживались соломой, тряпьём и оставлялся свободным только верх окна, световая площадь ещё больше уменьшалась. Кроме того, не надо забывать, что совершенно чёрные от сажи потолок и стены поглощали массу света.»

Постепенно одно окошко посередине стали делать красным, или косящатым. Размером немного больше чем волоковое . Чем же заменяли стекло в окнах? Пишут, что или слюда или «бычий пузырь». Слюда для тех, кто побагаче. Слюда весьма хрупкий и не практичный материал. Да и не настолько она распространена в природе. Т.е. слюда была скорее элитным материалом. Для царского двора и для богачей. Кстати, свет она пропускала очень плохо.

А теперь бычий пузырь. Шо це есть? Мы помним из уроков биологии, что у быка есть только два пузыря, один мочевой, другой желчный. Всё. И оба пузыря очень плохая замена оконному стеклу. Скорее, пузырём называли брюшину, оболочку для бычьих кишок. Вот её и натягивали наши предки на окошки. Натянули, нормолёк, сразу светлее. Мухи только всё окошко облепили, заразы. Специалисты по бычьим пузырям, поправьте меня.

Источники:

http://aria-art.ru/0/I/Izba/1.html
http://urbibl.ru/Stat/Goroda_sela/handibina_yurta.htm
http://dom-knig.com/read_234291-22
http://zen.yandex.ru/media/id/5cdc7e8e479ed200c58f370a/5d30ef92cfcc8600ad6df268